Что такое «юридическая истина» по-немецки?

Название статьи косвенно указывает на парадоксальную мотивацию автора-юриста посмотреть на юридическую истину отстраненно. Последний корифей юридического позитивизма ушедшего века Герберт Харт назвал бы такую позицию «внешний взгляд на право». Харт при этом имел в виду взгляд на право социолога, или историка, или, скажем, химика¹. В этой же статье речь пойдет о внешнем взгляде русскоязычного юриста на немецкоязычную правовую реальность. Немецкое существительное Wahrheit представляет собой реификацию (лингвистическое овеществление) глагола wahren. Он переводится на русский язык как охранять, сохранять, оберегать. Другими словами, Wahrheit есть то, что сохранено предками для потомков. Тем самым термин Wahrheit указывает на устойчивость и надежность истины по-немецки. Как следствие, юридическая истина по-немецки семантически никак не связана с понятием «справедливость». По контрасту в русском языке даже на уровне народной мифологии можно проследить такую взаимосвязь. В немецком юридическом языке (Juristendeutsch) юридическая истина находится под многовекторным прицелом со стороны юридической догматики, юридической систематики, юридической логики, юридической интуиции и т.п. В совокупности эти познавательные средства позволяют осветить соответствующие ракурсы юридической истины. Боле того, в ходе эволюции немецкой юридической науки сформировались два - отчасти конкурирующих - направления, а именно так называемые юриспруденция понятий (Begriffsjurisprudenz) и юриспруденция интересов (Interessenjurisprudenz). Первое из них восходит к творчеству Георга Фридриха Пухты. Второе представляет собой творческое наследие его ученика и впоследствии антагониста Рудольфа фон Иеринга. В прошлом веке представления немецких юристов о юридической истине были обогащены инсайтами Никласа Лумана - последнего из великих социологов ушедшего столетия. Луман различает когнитивное знание, скажем, социологии, с одной стороны, и нормативное знание юриспруденции - с другой. Автор данной статьи приходит к выводу, что между когнитивным и нормативным знаниями нет непреодолимой границы.

The heading of the article indirectly points at the paradoxical inclination of the author to approach the theme of legal truth from outside. This approach reminds of the so-called external view on law as elaborated by the last guru of legal positivism from the gone century Herbert Hart. He meant by the external view all that might be expressed by non-jurists, say, by sociologists or historians or chemists. But in this article the author id concerned with a semantic problem which boils down to intrinsic differences of handling legal truth in Germany and Russia, correspondingly. The German word Wahrheit has its counterparty in the verb wahren, which means keep, preserve, protect. In other words, Wahrheit is anything valuable that is preserved by ancestors for descendants. Thus, the term Wahrheit implies steadiness and reliability of what the Germans gold as truth. It follows, that semantically legal truth of Juristendeutsch has nothing to do with the term justice. It is quite another thing in the Russian legal language (see below). Legal truth of Juristendeut-sch is a desired object of many cognitive instruments, including legal dogmatics, legal systematics, legal logic, legal intuition etc. Collectively these instruments help to highlight various aspects of legal truth. Moreover, in the course of evolution of the German legal science two - partly alternative - branches have been established, namely the branch of Begriffsjurisprudenz (jurisprudence of notions) and the branch of Interessenjurisprudenz (jurisprudence of interests). The first of them is associated with Georg Friedrich Puchta, the second one - with Rudolf von Jehring. In the gone century Niklas Luhmann - one of the greatest sociologists of Germany - enriched the scope of German legal science by introducing two notions of knowledge, namely cognitive knowledge and normative knowledge. The first kind of knowledge is inherent, say in sociology or history, the second one is inherent in jurisprudence. The author holds that there is no insurmountable barrier between the two kinds of knowledge.